novikov@stolica-s.su
© Столица С | Вячеслав Новиков
Русский актер из Нью-Йорка Роман Фрейд — о мученике Бродском, послевкусии и разных американцах
Что может быть общего у Фрейда и Бродского? И при чем тут Чехов? Будем разбираться. На международный фестиваль «Соотечественники» приезжал нью-йоркский STEPS Theatre со спектаклем «Спросите Иосифа». Пьеса об эмиграции, жизни поэта Бродского с элементами чеховской драматургии… На сцене национального театра шла репетиция. Пили чай, играли в лото, спорили. Иногда гремел гром. А после генерального прогона мы собирали рассыпанные по сцене лотошные бочонки с исполнителем роли Бродского — Романом Фрейдом. Заодно и поговорили.
«С»: Вы не успели приехать, Роман, а слухи уже ползут. Говорят, отказались вчера ехать в Пайгарм. Правда?
— Пайгарм? Даже не слышал. А что это?
«С»: Монастырь! Вот ведь люди — никому верить нельзя. А я подумал, что вы природу не любите, свежим мордовским воздухом дышать не хотите. В Нью-Йорке как с этим? Задыхаетесь наверняка…
— У нас неплохо на самом деле. Нью-Йорк находится между двумя реками, а все улицы прямо перпендикулярны, поэтому продуваются ветром. В этом городе, по сравнению с мировыми столицами, очень чистый воздух. А в централ-парке много зелени. В Москве, например, значительно грязнее. Но приезжаешь в Саранск и… открываются легкие, шикарно дышится!
«С»: Сегодня, между прочим, Россия празднует День дурака. Соединенные Штаты присоединяются?
— Да, конечно! Все так же друг друга накалывают. Я пока никого не успел обмануть. Отличная идея, кстати! Скоро займусь.
«С»: Дело доброе! Но у нас разговор серьезный. Спектакль, как я понимаю, об эмиграции, а эмиграция бывает двух видов: вынужденная и желанная. Какая она в вашем случае?
— Желанная! Меня здесь все не устраивало. Я не хотел больше жить в России.
«С»: Политическая система не нравилась?
— Конечно. И я уехал из Советского Союза в 1991 году.
«С»: Наша страна с того времени изменилась до неузнаваемости. А что поменялось в Америке?
— Там все развивается очень быстро. Стремительная эволюция! Мелочи жизни меняются за считанные годы. Но нет революций. Я живу в Штатах уже 27 лет и за это время вполне можно проследить развитие. В 91-м году в России фактически произошла революция, все перевернулось с ног на голову, а в Америке нет подобного, все движется последовательно. Эволюция строится на мелочах — если уехать из Нью-Йорка, допустим, на пять лет, то по возвращении не найдешь знакомых ресторанов.
Саранск прикоснулся к творчеству Фрейда, но Роман не собирается задерживаться в столице Мордовии. Пока Нью-Йорк ему ближе… © Столица С | Вячеслав Новиков
«С»: Можно ли отличить невооруженным взглядом эмигранта от коренного жителя?
— Можно. Но дело в том, что Нью-Йорк — смешанный город, он на 70 процентов состоит из эмигрантов. Русского эмигранта видно в районе Брайтон-Бич, там многие даже не знают английского языка. У них все по-русски: сервисы, магазины, аптеки, врачи. А как отличить в общей массе? Я часто ошибаюсь, и меня часто принимают не за русского. Все зависит от того, насколько ты интегрировался. Люди работают вместе в одних и тех же компаниях… Можно определить по каким-то деталям, но не всегда.
«С»: Что хочется в первую очередь сохранить из своего, родного? Ну, кроме языка…
— Да все хочется сохранить! Еду, театр, литературу… Я сейчас попробую объяснить. Когда приезжаешь, хочется сразу раствориться, чтобы быть, как они. Это прекрасно, ты можешь работать в американской компании, разговаривать по-английски, понимать их юмор, смотреть телевизионные шоу, поддерживать разговор с любым человеком. А с другой стороны, ты вносишь в это свою огромную русскую культуру: наше кино, мультики, книги. Горжусь этим, с удовольствием рассказываю об этом своим нерусскоговорящим друзьям. Я работаю в двух театрах. В том, с которым приехал в Саранск, мы ставим пьесы на русском и на английском, а в другом — Russian art and theater studio — мы занимаемся русской классикой на английском языке. Русских всего двое — я и режиссер, а остальные ребята — со всего света. Их очень интересует, что делается у нас, что мы принесли. Мы ставили «Мастера и Маргариту». Они прочитали и просмотрели массу материалов про это время, про сталинские дела, про то, как жила Москва, какие были художники, какая была музыка, что танцевали, как одевались. И мы как носители этой культуры стараемся все показать, включая мультик «Ну, погоди!» Все принимается хорошо. Но это Нью-Йорк, а в провинциальной Америке жители очень консервативны, они боятся чужих. У них свой уклад: по воскресеньям в маленьких городах нельзя ездить на машине, потому что все должны быть в церкви. А в Нью-Йорке люди любопытны: «Ой, а что это такое? Это откуда? Из Зимбабве? А дайте посмотреть! А что за еда такая? Что за театр такой? Что за литература?» Там людям интересна другая культура.
«С»: Бродский говорил о себе: «Я еврей, русский поэт и американский гражданин». А как вы себя определяете?
— Я русский актер! У меня русская школа, я окончил Щукинское училище. Но это не национальность. Это основа, база. По происхождению еврей, но абсолютно не религиозный. Не соблюдаю никаких иудейских традиций. Знаю о них, но ничего особо не делаю. Американец ли я? Да, поскольку прожил там большую половину своей жизни.
Театр должен стремиться к тому, чтобы публике было порой неуютно, даже иногда неприятно. Для меня и режиссера Славы Степнова было интересно столкнуть этих персонажей, дать им поспорить. Публике непривычно, да. И это хорошо.
«С»: Почему людей удивляет, что вы в своем спектакле связали Чехова и Бродского? Что же тут удивительного?
— Это большой вопрос. И, скорее, художественный. Бродский не любил Чехова — гениального, на мой взгляд, драматурга. Поэтому мы специально их совместили.
Они создают некое тяготение. В итоге происходит не диалог, а внутренний конфликт. В пьесе всего одна сцена, где я говорю от лица Бродского, что мне не нравится Чехов. Но чеховские тексты, которые влезают на протяжении всего спектакля, не дают зрителю расслабиться. Театр должен стремиться к тому, чтобы публике было порой неуютно, даже иногда неприятно. Для меня и режиссера Славы Степнова было интересно столкнуть этих персонажей, дать им поспорить. Публике непривычно, да. И это хорошо. Иначе она просто заснет. Или в лучшем случае отнесется снисходительно: «А, ну это понятно…» А должно быть не так: «Что?! Да что вы говорите?!» И должно оставаться послевкусие. Необязательно все понять во время действия. Ты идешь домой, ты спишь, а с утра просыпаешься и говоришь: «Аааааа!» Или: «Да ну их к черту, мне это не понравилось совсем! Чушь собачья!» И это нормальное состояние. Бродский говорил, что поэзию при любом политическом строе читает один процент населения. Мы не пытаемся всем угодить и быть всеми любимыми.
«С»: А если бы не ссылки и психушки, если бы Бродскому дали в Союзе профессорскую должность…
— Сложно сказать. Он с самого начала был неуютным человеком. Судя по всему, ему и с самим собой было непросто. Он лез на рожон по жизни. Психушки, ссылки и все проблемы с властью помогли Бродскому. С одной стороны — как художнику, потому что ему приходилось прорываться, сопротивляться. Если что-то человека не убивает, то делает сильней. С другой стороны, как сказала Ахматова: «Нашему рыжему сделали прекрасную биографию». Он оказался мучеником для всего мира. Когда приехал на Запад, его приняли с распростертыми объятиями еще и за мученичество — «давай мы тебя пригреем». Но ему и это на фиг было не нужно. Он хотел писать свои стихи, его интересовали стихи. А это уже чуть-чуть за пределами государств и политических систем.
«С»: А новый фильм «Довлатов» не видели?
— Мне о нем говорили, но посмотреть не успел. Времени не хватает. Я ведь днем работаю, как все люди, а вечером играю в театре.
Читайте также «По большому счету, он стал моим наставником, советчиком, примером…» 30 марта 2018, 06:30Художественный руководитель нью-йоркского STEPS Theatre Слава Степнов — о Вячеславе Акашкине, «личном» спектакле «Спросите Иосифа» и российско-американских отношениях…
«С»: А как это — как все люди?
— Я работаю в банке.
«С»: Однако! Неожиданный поворот.
— Вот так вот! (Смеется — С») В Соединенных Штатах профессионально театром занимаются не так много людей. Главное, что нет института репертуарных театров. Вот у вас, например, репертуарный театр — свое помещение, люди на окладе. Приходят специальные мастера, убираются, гладят костюмы, и у них зарплаты. Это, с одной стороны, прекрасно, и я обалдеваю, когда приезжаю в Россию. Сразу приходят помогать, а для нас это немыслимо. Перед спектаклем обычно сам мою сцену и готовлю костюмы…
«С»: Так оставайтесь в нашем национальном театре!
— Не-е-е-ет, спасибо! (Смеется — «С») Слишком много всего в Америке…